– Зримые ритмы...
Вихрь –
Их
Стих!
(А. Белый «Марине Цветаевой», 1922)
В последние годы к творчеству Марины Цветаевой проявляется повышенный интерес. Уже сформирована основательная база исследовательских работ, вернувших имя Цветаевой в число первейших русских поэтов. Однако, как сказал один из исследователей, творчество настоящего большого поэта – страна с неповторимым ландшафтом, а потому невозможно до конца исчерпать это живое, глубокое и непостижимое, что является душой поэзии.
Представленный материал может быть использован как на уроках литературы, посвященных изучению творчества Марины Цветаевой в старших классах общеобразовательных школ, так и на уроках в классах с углубленным изучением словесности. В данной работе представлен как литературоведческих аспект, так и лингвистический, что расширяет возможность использовать предложенный материал на уроках русского языка и литературы, при подготовке школьников к олимпиадам, углубленном изучении русской словесности. Кроме того, хочется верить, что этот небольшой фрагмент исследования (Кирьянова Е.Н. «Визуальные элементы в лирике Марины Цветаевой»: дип. – М., МГПУ, 2006.) будет не только полезен, но и интересен читателю.
В то время, когда наследие "шестидесятников", равно как и многие поэты, работающие в настоящее время, создало крупный пласт визуальной поэзии, вопрос визуализации текста и ее средств становится одним из самых актуальных. Вопрос этот не нов, ведь русская литература имеет и более ранние примеры визуальной поэзии, чем те, что предложил XX век. Однако в отношении творчества многих поэтов понятие "визуальность" неприменимо по причине устоявшегося понимания их творчества, неизменяемого целыми поколениями исследователей.
Одним из таких поэтов стала Цветаева, о поэтической дерзости которой сказано так много. Особая пунктуация в ее текстах и уникальное словотворчество были отмечены сразу же, но мало кто из исследователей интересовался вопросом визуального облика ее стихов.
В своем Очерке "Истории русского стиха" (4, с. 247) М.Л. Гаспаров выделяет "стихи для слуха" и "стихи для глаза". Последние, по его мнению, предназначены исключительно для зрительного восприятия, и при восприятии со слуха специфика их пропадает.
Нужно отметить, что к собственно фигурному стиху Цветаева не обращалась, разве что иногда можно усмотреть некоторое подобие его, как, например, в стихотворении 1934 года, по форме напоминающем древесный ствол:
Рябину
Рубили
Зорькою.
Рябина –
Судьбина
Горькая.
Рябина –
Седыми
Спусками.
Рябина!
Судьбина
Русская.
(1, Т. 2, с. 324)
В стихотворении 12 строк и 12 слов, визуально оно организовано как столбик, в котором слова, по замечанию М.Л. Гаспарова (3, с. 142), сближаются не только по смыслу, но и по звуку, т.е. стихотворение – единая неразрывная материя, в которой все переплетено столь тесно, что невозможно извлекать смысл, анализируя только звуковую или только образную сторону текста. Этот прием, в котором визуальный компонент является организующей составляющей, более свойственен поздней поэзии Цветаевой.
Выдающийся специалист по стиховой культуре XX века М.Л.Гаспаров отмечал: "Марина Цветаева была в стихе такой же максималисткой, как в жизни: она схватывала едва наметившуюся тенденцию развития метра, ритма, строфы, сразу доводила ее до предела и оставляла в виде четкого логаэда строгой (часто рефренной) строфы" (4, с. 94-95):
Беженская мостовая!
Гикнуло – и понеслось
Опрометями колес.
Время! Я не поспеваю.
……………....
Стрелками часов, морщин
Рытвинами – и Америк
Новшествами… – Пуст кувшин! –
Время, ты меня обмеришь!
(1, Т. 2, с. 197)
В несимметричности этих строк – спешка в попытке совершить невозможное – обогнать время. Поэт словно бы набрасывает мазки на полотно, и перед читателем возникает динамичное движение, хотя практически не используется глаголов. Динамика через "безглагольность" – характерная черта стиля Цветаевой, но ощущения стремительного движения, спешки поэт достигает путем использования "оборванных" строк, произнесенных как бы на бегу, когда затруднено дыхание.
Подобная "асимметрия", вольность в построении строфы, нередко использовалась Цветаевой. Стремительность движения, речи, сила нахлынувших вдруг эмоций – все в стихе.
Мне, за тем гулявшей за морем,
Тесно в одиночной камере
Рук твоих,
Губ твоих,
Человек – и труб твоих,
Город!
– Город!
(1, Т. 2, с. 182)
Особенно заметно это становится при прочтении стихотворения вслух, как и предполагала древняя поэтическая традиция.
В русской литературе к логаэду наиболее часто обращались М. Цветаева и Вяч. Иванов, но своими корнями логаэдизация восходит к античной метрике.
Как известно, по древней традиции, сложившейся во времена античности, стихи должны были декламироваться вслух, и Цветаева, выстраивая стихотворную строфу особым образом, во многом следует этой традиции. При одном взгляде на стихотворный текст читатель понимает, как именно он должен быть прочтен: как соблюден ритм, как поставлены паузы и т.д.
Логаэд – тип метрической композиции, суть которого состоит в том, что внутри стихотворной строки ударения и безударные слоги могут располагаться произвольно, но в дальнейшем эта произвольность сохраняется на протяжении всех строк. Такое определение логаэду дает В.П.Руднев в "Словаре культуры XX века", замечая, что "количество ритмических слогов в строфах ограничено, что создает эффект метрической семантизации – каждое слово, стремящееся занять определенное место в решетке логаэда, семантизируется. Часто стихотворный текст бывает словно бы разделен на две части, что создает визуальный эффект оппозиции, каждая из которых несет свою функцию.
По холмам – круглым и смуглым,
Под лучом – сильным и пыльным,
Сапожком – робким и кротким,
За плащом – рдяным и рваным.
(1, Т. 2, с. 17)
Ритмические слова первой, левой части стихотворения выражают идею движения, а во второй – идею затрудненности этого движения.
В лоб целовать – заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать – бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать – водой напоить,
В губы целую.
В лоб целовать – память стереть.
В лоб целую.
(1, Т. 1, с. 352)
Здесь первая часть текста обозначает процесс, действие, вторая же, после тире, – его результат, чётные строки несут на себе значение совершенности.
При помощи экспериментов в организации текста Цветаева стремится решить один из важнейших вопросов поэзии: если членение на строки является главным отличием стиха от прозы, нельзя ли при помощи этого членения или графических знаков строить смысловые оппозиции, расставлять смысловые акценты, передавать особенности интонации стиха?
До и после Марины Цветаевой попытки найти такие средства совершались не раз, и сама Цветаева, вслед за А.Белым, параллельно с В.Маяковским использовала в этом качестве в своей поэзии "лесенку".
При рассмотрении этого новшества на первый план выходит смысловой акцент: увеличение семантической самостоятельности каждого слова, даже полузнаменательного или служебного, особенно в случае выделения его в отдельную строку. В одном из стихотворений Цветаевой находим пример:
День идет.
Гасит огни.
Где-то взревел за рекой гудок фабричный.
Первый
Колокол бьет.
Ох!
Бог, прости меня за него, за нее,
за всех!
(1, Т. 1, с. 331)
Выделяя междометие "ох" в самостоятельную строку, поэт придает стихотворению дополнительную экспрессию: "ох" – глубокий покаянный вздох, и далее, в последней строке – отделяет обобщающее местоимение с предлогом "за всех", стремясь избежать ненужного перечисления, создавая соборный образ всех, нуждающихся в прощении.
Словообразование, внутренняя форма слова (его первоначальный смысл), звучание речи – все эти значимые нюансы доносит она, используя визуальные средства воплощения стиха. Обилие пауз, требуемых не синтаксисом, а напором чувств, – "антисинтаксический" метрический строй, когда границы предложений или более или менее законченных частей предложений не совпадают с границами стихов, – вот что ставится Цветаевой в центр внимания (6, с. 94-95) .
Пела рана в груди у князя.
Пела в ране его – стрела
Пела? – к милому не поспеть мол,
Пела, милого не отпеть –
Пела. Та, что летела степью
Сизою. – Или просто степь
Пела, белое омывая
Тело... "Лебедь мой дикий гусь",
Пела... Та, что с синя-Дуная
К Дону тянется...
Или Русь
Пела?
(1, Т. 2, с. 252)
Наиболее ярким примером "антисинтаксического" деления у Цветаевой является анжамбман – перенос, когда в начале или в конце строки появляется слово, синтаксически не связанное с ней, а гораздо более тесно связанное с предыдущей или последующей строкой.
(Был дуб. Под его листвой
Король восседал...)
– Святой
Людовик – чего глядишь?
Погиб – твой город Париж!
(1, Т. 2, с. 337)
В то время как прозаические тексты членятся на отрезки только синтаксисом, в стихе существует несколько способов членения. В лирике М. Цветаевой нередко, помимо синтаксического, используется названное М.Л. Гаспаровым (4, с. 125-130) "антисинтаксическое" членение, выступающее как яркий визуальный элемент. Наиболее частым примером синтаксического деления является параллелизм: когда смежные строки строятся по одинаковой схеме и перекликаются друг с другом каждым или почти каждым словом.
Древняя тщета течет по жилам,
Древняя мечта: уехать с милым!
(1, Т. 2, с. 232)
Предполагается, что именно параллелизм был древнейшей формой стиха (4, с. 125-130).
За этот ад,
За этот бред,
Пошли мне сад
На старость лет.
Сад: ни шажка!
Сад: ни глазка!
Сад: ни смешка!
Сад: ни свистка!
...
( 1, Т. 2, с. 320)
Параллелизм помогает углубить значение повторяющейся формулы, в данном случае "сада", показать его как заслуженную награду, как место упокоения, добытое трудом, где нет ни души, где одиноко, тихо и пусто.
Визуальный образ стихотворения – первая ступень восприятия текста, а потому требует особого внимания и поэта, и читателя. Первую информацию о тексте мы получаем посредством визуального знакомства с ним всем целиком. Хотя визуальный образ стихотворения складывается из множества разнообразных деталей и создается при помощи целого ряда средств, первым и важнейшим является именно то, как композиционно организованы эти средства и в какую форму облечены.
Литература:
- Цветаева М.И. Собр. соч.: в 7 т./ сост. А. Саакянц и Л. Мухин. – М., Эллис Лак, 1994.
- Баевский В.С. История русской поэзии: 1730-1980 г.г. Компендиум. – Смоленск, 1994.
- Гаспаров М.Л. Русский стих начала XX века в комментариях. – М., 2001.
- Гаспаров М.Л. Очерк истории русского стиха. – М., 2000.
- Лосев В.В. Визуальные приемы в лирике Цветаевой // Марина Цветаева: эпоха, культура, судьба. – М, 2003.
- Орлицкий Ю. Визуальный компонент в современной русской поэзии // Новое литературное обозрение, 1995, №16.