Стихотворения А.С.Пушкина «Монастырь на Казбеке» (1829) и М.Ю.Лермонтова «Крест на скале» (1830) интересны для сопоставительного анализа, так как, с одной стороны, объединены общей темой, кавказским колоритом, горным пейзажем, столь значительным для произведений романтиков, а с другой стороны, различаются высказанными в них идеями, чувствами и переживаниями лирических героев, их мировосприятием и устремлениями.
Горы в поэтической традиции, особенно в традиции романтизма – это необычное место, окруженное величественным ореолом тайны, привлекающее своей устремленностью ввысь, к небесам. По словам М.Н.Эпштейна, «этот отрыв от скучной земли, всегда равнинной, равной самой себе, создавал высокое состояние духа, устремленного в сверхземное» [4, с.165]. Именно поэтому Белинский писал: «Кавказу как будто суждено быть колыбелью наших поэтических талантов».
И в стихотворении Пушкина, и в стихотворении Лермонтова взгляды лирических героев устремлены на неприступные вершины, об этих высотах все помыслы и мечты героев, определяющие своеобразие содержания и формы этих произведений.
Композиционно стихотворение Пушкина делится на две части: первые шесть строк описывают старинную грузинскую церковь на вершине Казбека. Вторая часть – это пятистишие, в котором высказываются сокровенные мечты героя о «вольной вышине».
Каков же этот мир мечты? Уже в первой строке метафора «над семьею гор» говорит нам о том, что крепкие, «семейные» узы возможны лишь там, в недостижимой выси, а в земной юдоли печалей человек обречен на непреодолимое одиночество. Эпитеты «царственный», «вечными» вызывают ассоциации с богослужением, с храмом. Сама гора – метафорически – названа «царственным шатром» (вспомним русские шатровые церкви). И хотя, как пишет М.Н.Эпштейн, «тут господствует величественное, несоизмеримое с человеком и неподвластное ему» [4, с. 167], осиянный ослепительным светом лучей, этот мир дарует надежду и неземную радость герою.
Богатство и многоплановость ассоциаций растет от строки к строке: монастырь поэт сравнивает с ковчегом, местом спасения праведников, но не плывущим по морю во время потопа, а реющим, парящим в небесах. Метафора «монастырь парит» заставляет читателя увидеть, что, оказывается, есть вершины более высокие, чем Казбек – это вершины духа, где над горами и над всем миром возносятся молитвы, идут богослужения – здесь и сейчас праведники спасают свои души, как Ной спасал себя, свою семью и, в конечном счете, мир.
Этот монастырь «за облаками», «чуть видный»: он скрыт от глаз непосвященных. Взгляду же лирического героя монастырь доступен, потому что герой всем сердцем стремится к этим высотам духа, мечтает о них, называя монастырь торжественно и высоко, используя старославянизмы - «вожделенный брег». Метафора «монастырь – брег» пробуждает у читателя ассоциации с «житейским морем», полным испытаний, в преодолении которых и есть смысл земной человеческой жизни, устремленной к Богу (снова вспомним Ноя).
Это устремление ввысь подчеркивается и антитезой «ущелье» - «вышина», а эпитет «вольная» напоминает о том, что небо – это стихия свободы. Еще один эпитет, «заоблачная», перекликающийся с первой частью стихотворения, тоже можно истолковать многопланово: это и высокая, расположенная в горах, и скрытая от глаз непосвященных, способствующая уединению келья для совершенствования духа, для обретения близости Бога, ведь только там – царство воли и духа, столь желанное для лирического героя, его идеал, настойчивое стремление к которому подчеркивается анафорой «туда б».
Анализируя синтаксис стихотворения, нельзя не отметить замедление темпа чтения из-за пауз внутри строк (обращение, обособленные обстоятельства).Это придает стихотворению торжественность. Вторая часть стихотворения наполнена восклицаниями, но и они не изменяют медлительной и торжественной интонации стиха, а лишь подчеркивают эмоциональное напряжение, страстность стремления, мечты лирического героя.
Земное и небесное, дольнее и горнее, идеал и мечтающий о нем герой разделены, и эта разъединенность подчеркивается и особенностями рифмовки и размера стихотворения. Первые шесть строк (секстина), объединенные системой парных рифм, противопоставлены пятистишию, в котором последние четыре строки объединены перекрестной рифмой. А стих-восклицание как бы исключен, выделен: «Далекий, вожделенный брег!» Здесь и проходит граница между частями стихотворения. А значит, и между миром мечты и героем. Традиционный четырехстопный ямб с большим количеством пиррихиев делает стихотворение легким, будто тоже «парящим».
Итак, в стихотворении Пушкина стремление героя ввысь одухотворяет его, делая причастным тому миру мечты, который так влечет его. Романтическое неприятие действительности, звучавшее в других стихотворениях автора, здесь преодолевается, имы видим «прекрасные минуты духовно-нравственного подъема и обновления, особого высшего состояния духа, подымающие человека «выше мира и страстей», минуты, когда ему открывается богатство жизни и полнота бытия» [2 с. 65].
Стихотворение Лермонтова «Крест на скале» передает иные чувства и переживания. Как и Пушкин, Лермонтов пишет о Кавказе, ведь любимый лермонтовский пейзаж – горы и облака, бесконечно подвижные в своих формах – символ свободы. Для него также существенна надмирная высота, дающая ощущение безграничной свободы.
Композиционно стихотворение можно разделить на две части: горный пейзаж и очень эмоциональное выражение лирическим героем своих чувств, его отклик. На вершине скалы, такой высокой и неприступной, что долететь туда можно лишь степному орлу (традиционный для романтиков образ), возвышается крест. Поклонный ли это крест или крест над чьей-то безымянной могилой, неизвестно, но, безусловно, он производит впечатление мрачное и гнетущее: он почернел, «гниет он и гнется от бурь и дождей». Поэт пишет о кресте, используя приемы олицетворения и развернутого сравнения (действительно, по форме он похож на раскинувшего руки человека, который старается схватить проплывающие облака). Этот бессмысленный и бесполезный порыв, который как бы растянут во времени («И много уж лет протекло без следов // С тех пор, как он виден с далеких холмов…»), навевают ощущение тоски, безнадежности, одиночества.
Лирический герой, наблюдая эту картину снизу, от подножия скалы, всей душой стремится подняться наверх, к этому старому, почерневшему от времени и бурь кресту, к недостижимым облакам, проплывающим мимо, чтобы «молиться и плакать» в этом особенном, уединенном месте. Вероятно, своей неприютностью, открытостью и высотой, выделяющей его, поднимающей над миром простых смертных, которым непонятны душевные страдания героя, это место и привлекает его. В последнем четверостишии звучит страстный призыв – восклицание, в котором мечты о молитве и слезах соседствуют с желанием «сбросить цепь бытия», навсегда покинуть мир сковывающей обыденности и назваться «с бурею братом». Именно так и тогда достижимо для героя высшее блаженство: душа обретет причастность вечности и разрешатся все мучительные противоречия. Это мечта – и поэтому последний катрен написан в сослагательном наклонении, когда многократно повторенное «бы» вместе со словами «сбросил», «бурею», «братом» складываются в звучную и решительную аллитерацию. Сослагательное наклонение глаголов здесь подчеркивает еще и «невозможность героического действия в настоящем», «неясность непосредственных путей и целей борьбы» героя, что не обесценивает эту Безнадежно-мрачную борьбу, а придает «самодовлеющую ценность его героической настроенности, готовности к борьбе и подвигу – вне зависимости от каких-либо практических результатов» [2, с. 75]
Анализируя лексику, нельзя не отметить обилие глаголов в стихотворении: оно передает жажду деятельности, стремление прочь от покоя, демонстрирующие неудовлетворенность героя жизнью, его мятежность. А повтор местоимения «я» (пять раз) – свидетельство сосредоточенности героя на самом себе, его крайнего индивидуализма.
Стихотворение написано амфибрахием – это придает его звучанию размеренность и медлительность, будто передающие унылое настроение лирического героя, его негативное отношение к земному существованию, тоску, желание вырваться из сковывающего плена бытия. И здесь нельзя не отметить, что в анализируемом стихотворении как бы за рамками остается то качество поэзии Лермонтова, о котором Ю.М.Лотман писал как о «неразрывной связи и единстве разрушительных и созидательных тенденций» [3, c.773], ведь это свойство лирики автора может быть выявлено лишь при анализе ряда его стихотворений. А данному произведению присущ пессимизм, непреодолимое чувство одиночества и тоски.
Таким образом, сопоставление двух «кавказских» стихотворений Пушкина и Лермонтова показывает, что, несмотря на сходство тематики, содержательные различия в этих произведениях значительны: они отражают разницу мировосприятия, мироощущения этих классиков, и поэтому значительно различаются особенности художественного мира их стихотворений.
Список литературы
- Баевский В.С. История русской поэзии 1730-1980. – Смоленск: - Русич, 1994. – 302 с.
- Гуревич А.М. Романтизм Пушкина: Книга для учителя. – М.: -МИРОС, 1993. – 192 с.
- Лотман Ю.М. О поэтах и поэзии. – С.-Петербург: -«Искусство – СПБ», 1996. – 848 с.
- М.Н.Эпштейн. «Природа. Мир. Тайник вселенной…»: Система пейзажных образов в русской поэзии. – М.: - Высш. шк.,1990. – 300 с.