Наверное, всё начинается с детства… С города, в котором ты родился и вырос… Поэтому я и отправилась в Таганрог, чтобы попытаться понять, как гимназист Антоша Чехов, сын таганрогского лавочника, за какие-нибудь три года самостоятельной жизни стал нравственной личностью. Ещё одну задачу я поставила перед собой – понять не только то, чем отталкивал родной город Чехова, но и то, чем он неотразимо притягивал его к себе.
Слайд 1. Таганрог. Вид на бухту. Лестница, построенная в 1823 г. Презентация
“Город чистенький и красивый, как игрушка, стоял на высоком берегу…” Так напишет потом Чехов о родном городе в одном из своих рассказов. Таганрог – город старинный, основанный когда-то степными беглецами и морскими пиратами. Его начальная слава связана с именем Петра I, заложившего здесь крепость.
Став знаменитым писателем, Чехов хлопотал о том, чтобы в городе был воздвигнут памятник Петру. Гордился, что его сделал скульптор М. Антокольский. “Это памятник, лучше которого не дал бы Таганрогу даже всесветный конкурс, и о лучшем даже мечтать нельзя”.
Слайд 2. Петровский сквер. Памятник Петру 1.
Да, сейчас уже трудно представить город без фигуры со шпагой и в ботфортах. А когда-то здесь был просто высокий обрыв, сонные бульвары над морем. Сюда, в бухту, бегал мальчиком Чехов – ловить бычков на удочку, смотреть на пароходы, вдыхать свежий солёный воздух, мешавшийся над городом с сухими ароматами степи.
Слайд 3. Улицы города. Парадные фасады. Особняки.
Зелёные, прямые, тихие улицы… Пёстрый южный люд населял их: украинцы, греки, армяне, итальянцы. Ближе к центру – особняки в один-два этажа, принадлежавшие греческим негоциантам, итальянским купцам, врачам, маклерам, торговцам. Каждый хотел отличиться, удивить чем-то соседа, и двух одинаковых по архитектуре домиков не найдёшь. Стоят вдоль улиц каштаны, тополя, свешивается из-за заборов белая акация.
Слайд 4. Открытки старого Таганрога.
“…Грязен, пуст, ленив, безграмотен и скучен Таганрог. Нет ни одной грамотной вывески, и есть даже “Трактир Расия”; улицы пустынны…франты в длинных пальто и картузах… кавалери, баришни, облупившаяся штукатурка, всеобщая лень…”.
Да, таким порой казался Чехову город, в котором он появился на свет в 1860 году – ещё крепостное право было…
“Родился я в доме Болотова или Гнутова… на Полицейской улице, в маленьком флигеле во дворе. Дома этого, вероятно, уже нет”.
Слайд 5. Домик Чехова.
Чехов ошибался: флигель уцелел. И домик, где Антон прожил первый год своей жизни, тщательно сохраняется как музей.
Надо нагнуться, переступая порог. В этих крохотных комнатах не повернуться.
Слайд 6. Комнаты домика.
В гостиной – конторка и счёты, принадлежавшие отцу. На столе – самовар. Старинная толстая книга. Отец был набожен и любил читать вслух Четьи-Минеи.
Спальня родителей. Павел Егорович Чехов, сын крепостного, выкупившегося на волю, был “мальчиком” по торговому делу, потом старшим приказчиком в бакалейном магазине купца Кобылина. (Кобылин, Жеребцов – это вспомнилось потом в “Лошадиной фамилии”.) Встав на ноги, Павел Егорович вписался в торговую гильдию и завёл лавку. В жёны он взял дочку суконщика из Шуи Евгению Яковлевну Морозову.
Родословная небогатая, и, чтобы её как-то украсить, говорили, что Чеховы ведут род от того знаменитого пушечных дел мастера Андрея Чохова, что отлил Царь-пушку в Кремле. Но за это нельзя поручиться…
Детская. Сундук, на котором спала нянька Агафья, и кровать, где помещались дети. Антон был третьим сыном в семье: двое были старше, трое младше его.
“Меня маленького так мало ласкали, что я теперь, будучи взрослым, принимаю ласки, как нечто непривычное, ещё мало пережитое…”.
Устав дома и правда был суровый, лишённый сентиментальности.
От Николая Чехова, талантливого художника, рано погибшего, остался набросок воспоминаний: в доме деда на общей перине, поперёк её, расположились четверо: Александр, Николай, Антон и младший, Иван. Луч солнца бьёт сквозь щели в ставнях и будит детей. Раньше всех просыпается Антон и начинает громко рассуждать: кто больше – кит или кашалот… Как по-разному сложатся судьбы этих мальчиков!
Слайд 7. Семейная фотография Чеховых.
“У моей матери характер такого сорта, что на неё сильно и благотворно действует всякая нравственная поддержка со стороны другого… Для нас дороже матери ничего не существует в сем разъехидственном мире…”.
Отец – “такой же кремень, как раскольники, ничем не хуже, и не сдвинешь ты его с места…”.
Павла Егоровича можно понять. Это был человек строгой морали, сурового соблюдения религиозных форм. Но вот – торговец, мещанин, а в нём жил художник! Он любил читать книги и рассуждать о политике. С некоторых пор стал носить цилиндр, гордился медалью, полученной за участие в общественных городских делах. К тому же увлекался живописью и ещё больше музыкой. Недурно играл на скрипке по нотам и создал домашний хор, где Антон пел альтом.
Слайд 8. Фотографии/портреты отца и матери А. Чехова.
“Отец и мать - единственные для меня люди на всём земном шаре, для которых я ничего никогда не пожалею. Если я буду высоко стоять, то это дело их рук, славные они люди, и одно безграничное их детолюбие ставит их выше всяких похвал, закрывает собой все их недостатки, которые могут появиться от плохой жизни…”.
И это семнадцатилетний юноша пишет: какое чувство справедливости надо иметь, какую благодарность души!
Слайд 9. Церковь. Колокольный звон, хор мальчиков.
“…Когда, бывало, я и два мои брата среди церкви пели трио “Да исправится” или же “Архангельский глас”, на нас все смотрели с умилением и завидовали моим родителям, мы же чувствовали себя маленькими каторжниками”.
Ну да. У Антона никогда не было хорошего слуха, сильного голоса. Здоровье его не было крепким, и в церкви он мёрз. К тому же сильно страдал от того, что должен был стоять на коленях: стоявшим сзади видны были дыры на подошвах.
“…Любовь к колокольному звону – вот единственное, что осталось у меня от религии”.
Но всё же нельзя отрицать, что Павел Егорович, человек семейственный, был серьёзно озабочен воспитанием детей.
Слайд 10. Здание, где помещалась школа Вучины.
Отец страстно хотел дать хорошее воспитание и образование детям. Только не всегда представлял, как это лучше сделать.
Он попробовал определить детей в школу грека Вучины, дом, напоминающий казарму. Ему мечталось, что сыновья его будут служить в богатых греческих конторах, может быть, учиться в Афинах. Но Афины у рыжебородого грека были такие: шестьдесят учеников от шести до двадцати лет в одной комнате, за грязными партами, и чуть что – линейкой по рукам.
Отец, слава Богу, спохватился вовремя и перевёл мальчиков в гимназию.
Слайд 11. Гимназия. Слайд 12. Актовый зал.
Директор гимназии Рейтлингер, желая поразить воображение гостей, вёл их по роскошной лестнице в актовый зал и рассказывал, какие музыкальные и литературные вечера устраивают здесь воспитанники.
Но будничная жизнь гимназии текла в классах и коридорах, где под наблюдением инспектора гуляли на переменах гимназисты. Если отвернётся, можно было подраться, созоровать, крикнуть что-нибудь смешное.
В младших классах Антона помнят вялым увальнем, дразнили его “чехонь” - так звалась азовская рыба.
Во время урока инспектор заглядывал в класс через глазок в двери: это изобретение напоминало устройство тюремной камеры.
Слайд 13. Класс, где учился Чехов.
Парта Чехова – у окна в последнем ряду. На “Камчатке”. Успехами он не блистал, да и учителя не были из разряда тех, что зажигают сердца.
Остался в памяти латинист Дьяконов, усердный службист, не допускавший никакого отступления от формы. Таганрожцы уверяли друг друга, что Беликов из “Человека в футляре” ни кто иной, как он, Александр Фёдорович.
Одно время в гимназии преподавал математику Эдмунд Дзержинский. Работа Чехова по математике, им проверенная (две случайные ошибки, но ход рассуждения верный – “пятёрка”), лежит теперь на чеховской парте.
Кто бы мог подумать, что Чехова учил отец Феликса Дзержинского? Диковинны эти встречи на просёлках истории!
Слайд 14. Городской парк.
Кончались уроки. И можно было бежать в городской сад слушать струнный оркестр на эстраде, перемигиваться с гимназистками или задираться с “уездниками” на Гимназической аллее. А то пойти гулять в рощу “Дубки”. Или просто брести немощёной Елисаветинской улицей, прямо посерёдке, где пыль по колено, и подбрасывать её ногами, как облако, вызывая фырканье и смешки барышень за заборами.
Слайд 15. Лавка. “Чай, сахар, кофе и другие колониальные товары”.
Но вообще-то досуга было немного. Лавка, которую устроил отец в снятом им для жилья и торговли доме Моисеева на углу Монастырской и Ярмарочного переулка, открывалась в пять утра и закрывалась в одиннадцать часов вечера. Всё свободное от гимназии время приходилось отсиживать в лавке, присматривая за товаром и руководя “мальчиками” - Андрюшкой и Гаврюшкой.
“Без хозяина товар плачет”, - говорил Павел Егорович.
Слайд 16. Интерьер лавки.
Торговали помадой, касторовым маслом, фитилями для ламп, целебными травами, до которых охотник был отец, свечами, сигарами. Павел Егорович, человек добропорядочный, не учил мошенничать, но сам промысел мелкой торговли этому учил. Покупали спитой чай в трактирах, сушили, подкрашивали, сортировали (мусор выбирала за столом вся семья) и снова расфасовывали, продавая по умеренной цене как “лучший чай для прислуги”!
Так и вижу Антона, сидящего у весов на ящике из-под казанского мыла: в ожидании покупателя он урывками готовил уроки.
В лавку стекались посидеть за столиком со стаканом сантуринского мелкие хлебные маклеры, гуртовщики, гонявшие скот, греки-негоцианты. Внимательный гимназист молча прислушивался к разговорам и порою хмыкал про себя.
Кажется, здесь он приметил грека Дымбу из “Свадьбы”. Да и многое для своих будущих рассказов мог наблюдать юный Чехов в лавке и вокруг неё.
Слайд 17. Столовая.
В маленькой столовой за обедом и вечером собиралась вся семья. Хлопотала кроткая Евгения Яковлевна.
Если выпадал свободный час, занимались тем, к чему имели склонности. Александр возился с устройством электрической батареи – будет физиком!
Николай рисовал – будущий художник!
Иван переплетал книги…
Антон дарований не имел. Отец считал его наследником конторских книг – не пустить ли его по “коммерциозному делу”?
Слайд 18. Театр Таганрога. Музыка из оперетты Ж. Оффенбаха.
Если у Чехова не было в юные годы ярко выраженного дара, то пристрастие у него нашлось.
“Театр мне давал когда-то много хорошего. Прежде для меня не было большего наслаждения, как сидеть в театре”.
Слайд 19. Место Антона Чехова.
В тринадцать лет он впервые попал на оперетту “Елена Прекрасная” и с того вечера сколько пересмотрел здесь гастролёров! Пьесы Островского, Гоголя, Шекспира… Оперы Верди и Россини…
Выходить на улицы после семи часов вечера гимназистам не разрешалось. Чтобы попасть в театр, минуя инспектора, Чехов со своим приятелем Андреем Дросси, случалось, снимал гимназическую форму, наклеивал бороду и усы и, скрываясь от света фонарей, переулками, пробирался в театр на галёрку. Места там были ненумерованные, и, чтобы захватить лучшие, надо было явиться часа за два до начала представления.
Слайд 20. Дом Дросси.
Андрей Дросси предложил Антону разыгрывать любительские спектакли у себя дома. Сначала для этого использовали домашнюю залу, потом перенесли представления в амбар.
Николай Чехов писал декорации: на занавесе изобразили попугаев, рампу обозначили керосиновыми лампами.
Чехов обладал актёрским даром, умел сохранять невозмутимую серьёзность лица. Играл разные роли, но с особым успехом исполнял женскую роль – старухи в каком-то водевиле. Каждый её выход встречался зрителями гомерическим хохотом.
Слайд 21. Пейзажи Донецкой степи.
Впечатления юного Чехова не исчерпывались городом и лавкой. На лето всей семьёй ездили в Донецкую степь. Ехали на телеге, устланной одеялами и подушками, радовались дороге, воле.
Южная степь навевала ощущения простора и тоски, красоты и счастья. Так и будут названы потом два степные рассказы Чехова: “Счастье” и “Красавицы”.
Слайд 22. У дома П.Е. Чехова.
С 1874 года семья Чеховых поселилась наконец в собственном доме на Елисаветинской улице. Павел Егорович выстроил его на земле, купленной когда-то за бесценок дедом. Рядом был двор дяди Чехова Митрофана, и вообще всю эту часть квартала занимало чеховское “родовое гнездо”.
Отец задумал дом как роскошные хоромы, но пока дом строился, надежды ветшали, пышные проекты ссыхались: Павел Егорович влез в оглушительные долги. К тому же его надул подрядчик: в стены заложили слишком много кирпича, а потолки оказались низкими. Получился нелепый дом с полуподвальным входом и крыльцом без перил, с четырьмя тесными комнатёнками, в которых едва размещалась семья.
Предстояло платить по векселям. Лавку пришлось продать. Отец разорился и тайком бежал от кредиторов в Москву.
За ним потянулась мать с младшими детьми. Старшие братья ещё прежде уехали в Москву учиться, и Антон остался один – кончать гимназию.
В шестнадцать лет Чехов стал жить в Таганроге один, и годы с 1876-го по 1879-й – загадка для биографов. Его письма той поры не сохранились, воспоминания отрывочны и скудны.
Слайд 23. Портрет Чехова-гимназиста.
Как провёл он эти три года?
Известно, что как раз тогда он и начал с увлечением писать. Воодушевлённый посещением таганрогского театра, написал пьесу “Безотцовщина” и водевиль “О чём курица пела”. Послал в Москву старшему брату, уже сотрудничавшему в журналах, и получил уничтожающий отзыв. Больше успеха имел среди друзей и родственников рукописный журнал “Заика” - со сценками, карикатурами, анекдотами из таганрогского быта. Но важнее этих первых литературных проб душевный опыт, который Чехов приобрёл между шестнадцатью и девятнадцатью годами.
За “стол и угол” Чехов подрядился готовить в юнкерское училище Селиванова Петю. Ходить обедать к богатым родственникам… Благодарить за каждый кусок хлеба, кланяться, просить – и это при молодой-то гордости!
С шестнадцати лет Антон сам строил свою жизнь, за всё отвечал в ней. И научился не искать сочувствия. Заканчивая гимназию, должен был помогать семье. По поручению родителей распродавал мебель: комод, стенные часы – и деньги высылал в Москву. Зарабатывал репетиторством, значит, и сам не имел права плохо учиться. Взял урок где-то “у шлагбаума”, а это было далековато, и месил осеннюю уличную грязь без калош.
Слайд 24. Шлагбаум.
Отец писал ему: “Для меня приятно, что ты ещё третий урок нашёл. Старайся, сынок, умей добывать деньги да с умом их расход вести”.
А мать жаловалась: “Мы от тебя получили 2 письма наполнены шутками. А у нас в то время только было 4 коп. и на хлеб и на светло. Ждали мы от тебя, не пришлёшь ли денег, очень было горько, должно быть, вы нам не верите, у Маши шубы нет, у меня тёплых башмаков…”
Напрасно тут матушка жаловалась: у Антона Павловича удивительное чувство ответственности перед домашними.
Сколько было выстрадано, понято за три года в Таганроге можно понять, прочитав требования к воспитанному человеку, адресованные брату Николаю.
“Воспитанные люди, по моему мнению, должны удовлетворять след(ующим) условиям:
- Они уважают человеческую личность, а потому всегда снисходительны, мягки, вежливы, уступчивы…
- Они сострадательны не к одним только нищим и кошкам. Они болеют душой и от того, чего не увидишь простым глазом.
- Они уважают чужую собственность, а потому и платят долги.
- Они чистосердечны и боятся лжи, как огня. Не лгут они даже в пустяках. Ложь оскорбительна для слушателя и опошляет в его глазах говорящего. Они не рисуются, держат себя на улице так же, как дома, не пускают пыль в глаза меньшей братии… Они не болтливы и не лезут с откровенностями, когда их не спрашивают… Из уважения к чужим ушам они чаще молчат.
- Они не уничижают себя с той целью, чтобы вызвать в другом сочувствие. Они не играют на струнах чужих душ, чтоб в ответ им вздыхали и нянчились с ними.
- Они не суетны. Их не занимают такие фальшивые бриллианты, как знакомства с знаменитостями…
- Если они имеют в себе талант, то уважают его. Они жертвуют для него покоем, женщинами, вином, суетой…
- Они воспитывают в себе эстетику. Они не могут уснуть в одежде, видеть на стене щели с клопами, дышать дрянным воздухом, шагать по оплёванному полу… Им, особливо художникам, нужны свежесть, изящество, человечность…
Таковы воспитанные… Тут нужны беспрерывный дневной и ночной труд, вечное чтение, штудировка, воля… Тут дорог каждый час…”
Каждый час! Это мог сказать о себе Антон в последние годы в Таганроге. Хотя в эти же часы умещались и театральные увлечения, и запойное чтение Гюго, и череда влюблённостей в знакомых гимназисток, и неопределённые мечты о будущем.
Слайд 25. Дом Шедеви. Медицинск. инструменты.
Заканчивая гимназию, Чехов стал думать о медицине. Не только из уважения к благородной профессии (хотя он частенько вспоминал врача Штремпфа, вытащившего его в пятнадцать лет из безнадёжного перитонита).
Была и другая, житейская причина. В Таганроге врачи принадлежали к состоятельной, солидной публике. Отец писал из Москвы: “Из опыта видно нам, что медицинский факультет практичный и современный. Скорей средства можно достать к жизни…”
Один из красивейших домов в городе принадлежал доктору П.М. Шедеви, прежде служившему в земстве, - это возможный прототип Ионыча.
Слайд 26. Таганрогское кладбище. Памятник Деметти.
Но Чехов не желал для себя судьбы доктора Старцева, Ионыча. И оттого наказал героя несостоявшейся любовью, этим напрасным ожиданием у памятника итальянской певице, до сих пор сохранившегося на городском кладбище.
Впоследствии Чехов без воодушевления говорил о возможной перспективе сделаться таганрогским врачом, “охалатиться”, ходить в клуб, играть в карты…
Но о родном городе он не раз ещё вспомнит и с нежностью и с пристрастием. Будет хлопотать о благоустройстве Таганрога, посылать сюда книги.
Если бы водопровод да удобное жильё, он, пожалуй, переехал бы к концу жизни сюда, а не в Ялту. Поселился бы на Петровской или Греческой улице и, как шутя говорил, стал бы садовником в таганрогском парке…
“Местоположение города прекрасное во всех отношениях, климат великолепный, плодов земных тьма, но жители инертны до чортиков… все музыкальны, одарены фантазией и остроумием, нервны, чувствительны, но всё это пропадает даром…”.
Слайд 27. Фотография Чехова в год окончания гимназии.
Невесёлые слова… Но люди эти хлынут потом на страницы его рассказов, пьес, водевилей…
А пока ему девятнадцать лет, гимназия окончена, и он спешит скорее отсюда, скорее в Москву! Он ещё не знает, что его ждёт там, и будет ли он лечить или писать книги. Ведь пока он не напечатал ни строки.
Но в душе его созрела важная перемена, он понял что-то главнейшее в себе и в людях, и в этом смысле всё готово к тому, чтобы он стал писателем.
Слайд 28. Улицы Таганрога. Городской столб “у шлагбаума”.
Последний взгляд на тенистые улицы, каштаны, приплюснутые дома с давно не крашеными крышами… Столб, обозначающий границу города, и вокзал…
Он едет от мелкого моря, опостылевших лиц гимназических учителей, городских сплетен, глухих ставен – в Москву!
Слайд 29. Старый вокзал. Звонит станционный колокол. Свист и шум поезда.
Торопись, паровичок! Никто не знает, что в вагоне 3 класса, зажатый корзинками, портпледом и потёртыми чемоданами, едет в старую столицу посрамить пророчество протоиерея Покровского (“из детей Чеховых не выйдет ровно ничего”) и прославить родной город будущий писатель Антон Чехов.
Звон колокола. Звон колокольчика.
Слайд 30. Памятник Чехову в Таганроге.
Библиографический указатель
- Гитович Н.И. Летопись жизни и творчества А.П. Чехова. – М.: Гослитиздат, 1955.
- Лакшин В.Я. Судьбы: от Пушкина до Блока. Телевизионные опыты. – М.: Искусство, 1990.
- Чудаков А.П. Антон Павлович Чехов: Кн. Для учащихся. – М.: Просвещение, 1987.
- Шипулина О.А., Щербина А.И., Сита М.И. Чеховский Таганрог. – Таганрог, 2008.